Нелюдимый, неприветливый, мрачный, злой. Названный матерью, Мил. Имя богини любви, богини радости, весны, не смягчало нрава, не подарило кротости, стало насмешкой, было ему неприятно. Скорее бы ему подошло имя Хайлс - лед, до того точно оно отражало натуру, и в конце концов, так его и прозвали в становище.
Он не любил праздники, не любил веселья, предпочитая уходить в леса, подальше от соплеменников, от вина, сладостей, разомлевших от жара костров и танцев девушек.
Ему давно пора было женится, привести хозяйку в дом, озаботится наследниками. Два года как, самые красивые девушки становища ждали сватов, даже спорили, к которой в дом, он придет просить отца о свадьбе, какие подарки принесет. А Хайлсу и дела не было до споров и пересудов.
Он неделями не появлялся дома, охотился в лесах, забредал в горы так далеко, как никто и никогда не заходил. Возвращался с богатой добычей, мехами редких черных лис, снежно белыми шкурками песцов, прочной кожей тюленей. Иногда приносил с собой драгоценные камни, желтый песок, тот что так ценили караванщики из жаркой, далекой страны. А однажды, Хайлс принес в становище волчонка. Да не абы какого, а из тех матерых полярных зверюг, к которым так просто и не подберешься. Старые охотники говорили, что брать детеныша, нужно слепым, тогда, первый кого он увидит открыв глаза, будет признан вожаком и хозяином.
Еще один маленький камушек в горку недовольства и зависти. Слишком мало людей, слишком удачлив Хэйлс. Чем больше везло парню, тем больше говорили о том, что он колдун, черный шаман. Откуда бы взяться такой удаче? Не иначе духи, злые мороки помогают нелюдиму.А он за это, щедро поит их кровью и приносит им жертвы. А тут еще, как к слову пришлось, в лесу пропали поростки. Дочка вождя и сын местной повитухи. И ведь не маленькие, только вошли в брачный возраст, да и лес, что рядом со становищем знали, с детства там по грибы и ягоды бродили, каждый куст и дерево родными были.
И кто уж крикнул первый обвиняя Хэйлса, была ли это жена вождя или повитуха, а может кто из отвергнутых девушек, сейчас и не скажешь точно. Только, если бы не волк, выкормыш Хэйлса, забили бы его до смерти.
****
День когда солнце пробивает лучами темноту, день, когда ночь, на полгода уходит, и люди, могут вздохнуть спокойно, больше не опасаясь мороков, праздновался как Начало. Начало жизни, начало года, начало нового круга рождений. Любимый праздник, желанный для всех людей.
****
Если подняться на сопку, с вершины которой открывается долина, то можно любоваться огнями костров. Красиво, похоже на отражающиеся в озерной глади звезды. Людей не видно и не смотря на то, что ветер доносит аромат жаренного мяса, дыма, щедро льющегося в огонь масла, несмотря на то, что слышны мерные удары бубнов, можно представить, что там, внизу, никого нет, и это и правда звезды, сошедшие на землю.
Хэйлс приходил на сопку каждый год. Один раз в год, во время праздников посвященных весне. Один раз в год, там, внизу в становище, на раскаленных углях, в окружении пылающих костров, была она, рыжая танцовщица, радужная шаманка. Ради этого танца Хэйлс спускался с гор, смотрел забывая дышать, забывая про холод, боль и отвращение, впитывал в себя тепло костров, звон золотых браслетов, искры разлетающиеся из под узких ступней.
И шептал как заклятье: Мила солнце, Мила любовь, Мила весна. Счастье видеть тебя, счастье коснуться руки, смотреть в твои глаза, черные как ласковые воды океана, теплые уголья костра с посверками незатухающего огня, и тонуть в них.
Много имен у тебя, много тел, множество улыбок. Для любого найдется слово, для каждого твой свет, и только твоя любовь, страсть, нежность, то за что готовы платить жизнью, для того, кто не оценит и не примет дара.
Она танцевала для всех и только для него, зная, что он видит. Он смотрел только на нее, и улыбался.
-- Счастье видеть тебя, твое искусство, твою душу.
-- Я буду приходить каждый год, во время праздника. Я буду ждать тебя.
Странная это была любовь. Мила спасла его, выходила, помогла. Ее не тронул волк, ее не боялись птицы и звери. Ее слову повиновались люди. Сама земля служила ей. Но не смотря на все могущество, все чары, всю страсть, даже богине не удалось растопить ледяное сердце.
Странная это была одержимость. Хэйлсу не нужна была богиня, не нужна была власть и покорные стихии. Ему нужен был танец, только когда в круг загорались костры, и рдели угли присыпав землю, когда звучала музыка, а языки пламени окружали тонкую, ломкую фигурку танцовщицы, лед таял, плавился, становился живым.
Наверное, она все еще приходит туда, на место становище, в долину под сопками, каждый год, в один день. Наверное, он тоже, спускается с гор, что бы раз в год, снова почувствовать как это - быть человеком.